Первый год в новой школе в центре Москвы я присматривался. И было к чему присматриваться: В моей прежней школе в Балашихе слушали Ласковый Май и какой-то блатняк. В московской школе с углублённым английским нормально было слушать Битлз. Я помню, Кирюша Месяц, главный возмутитель школьного спокойствия, принёс в школу видеокассету Queen “Greatest Flix”. Смотрели на пустом уроке чуть ли не всем классом, а к Месяцу потом за этой кассетой стояла очередь.
Как родилась группа – не помню. Были какие-то брожения, разговоры, а потом я уже помню, как мы сидим где-то в кабинете после уроков, мне дают гитару, надо что-то играть, а я тогда только-только выучил «Please Please Me», даже не знал больше ничего. Кое-как сыграл, но это было как пароль – вкусы и ориентиры участников сошлись. И началось, и завертелось….
Прелести студенческой жизни, о которых обычно так любят вспоминать взрослые, мне не открылись. После школы я ждал продолжения, но во всех моих институтах даже близко не было того ощущения братства, контакта, свободы и жизни как чуда, а последние классы школы на очень долгое время остались «золотым веком», светлым пятном в памяти.
Сначала кажется – помню смутно и мало. Но начинаешь вспоминать, и понемногу проступают лица, события, всё то, что казалось таким важным… И было важным, по настоящему. Я вот иногда смотрю на какую-нибудь компанию школьников и думаю – вот у них на самом деле важно. А у нас, у взрослых дела какие-то, да, дела, но мы их как-то делаем без увлечения. И разговариваем без увлечения очень часто. И выпиваем как-то неувлекательно. А в 15 лет – ох, сколько всего важного! Кто что кому сказал, дали на день переписать кассету «Кино», как достойно ответить парню из параллельного, она сегодня на меня как-то особенно смотрела, после уроков остаёмся репетировать, Химоза опять устроила контрольную, не забыть бы аккорды.
Предметом наших мечтаний была вечно закрытая каморка-подсобка. Там над дверью было такое стеклянное окошечко, и если залезть на плечи товарища, то можно было увидеть - в тёмной глубине лежат гитары, усилители, провода… Путём долгой осады директора и завхоза мы завладели ключом, и стали счастливыми обладателями потрёпанных гитар и спонтанно работавших, даже по тем временам древних усилителей и колонок. И барабаны “RMIF” рижского завода музинструментов. На самом большом барабане – «бочке» мы нарисовали эмблему коллектива – эмблемой стал слон Мариус. Вернее, вид на этого слона с задней части – большие уши, лапы и хвост. Очень смешно. Почему именно «слон Мариус» - да так придумалось просто. Название группы тоже было взято с потолка – мы назывались «Консилиум». Почему «Консилиум», откуда «Консилиум» - шут его знает, но так мы и прожили с этим названием несколько лет.
Тогда ещё была традиция – по рукам ходило несколько консилиумовских тетрадей, на уроках передавали друг другу, писали какие-то стихи, тексты, по принципу «я пару предложений написал, теперь ты продолжай. Всё в каком-то абсурдистско - романтическом духе.
Музыкальный репертуар отражал пристрастия: Крематорий, Машина Времени, Секрет, Doors, T-Rex, Beatles и Pink Floyd.
Со своим творчеством дело обстояло хуже. Серёжа Макаров, «Макар», всегда был больше музыкант, и всяких набросков, композиций на домашнем синтезаторе, гитарных этюдов у него было море – а песен с текстами – несколько штук всего. Басист Макс обладал очень верным чувством языка, и уже тогда говорил, что наши тексты – полное фуфло с точки зрения большой поэзии, но этой ролью критика и ограничивался. Мои песни были переполнены глупыми романтическими штампами, и посему в группу попали всего две-три. А Кирюша Месяц был наш барабанщик, а где вы видели, чтобы барабанщики писали стихи?
Первый концерт был в кабинете Биологии, если не ошибаюсь. 10-й класс. Пришли десятиклассники и многие наши друзья из девятого. Я с утра проснулся с простудой и охрипшим горлом, Макаров на переменах учил тексты, так и спели как-то напополам. Концерт не помню почти, зато помню какая была эйфория по дороге домой – мы пошли всех по одному провожать, со мной шла милая моему сердцу одноклассница, наш друг Макс Кац (та ещё фигура) нёс на плечах огромного подаренного нам медведя. Мир был открыт и распахнут нам навстречу.
К одиннадцатому классу мы были звёздами школьной величины. Даже далёкие от музыки школьные хулиганы как-то нас за это уважали. Первые знакомства с алкоголем, первые пьянки в нашей каморке. Поклонницы из девятого класса. Постоянный обмен кассетами с музыкой. Четыре мушкетёра. Дружеский круг, которому в любых комбинациях было приятно пересекаться.
Для меня это было ещё и время открытия Москвы. Уходящей уже Москвы – с лифтами, где двери надо закрывать руками, коммунальными квартирами, высокими потолками, старой мебелью и старыми книгами на полках. Мы собирались иногда дома у Макарова или у кого-то из друзей, с нашими поклонницами из девятого, в воздухе витали амуры, но это ничего не афишировалось – просто в какой-то момент Серёжа ставил Пинк Флойд, выключал свет и танцы (если это можно так назвать) продолжались в полумраке. Нет, не было там никакого особенного разврата – так, целовались в темноте. Я помню, однажды я очень сильно удивился: «Что это она делает языком?» Я же не знал, я думал, поцелуй – это только губами… ).
Перед выпускным репетировали месяц. Сдавали выпускные экзамены, ходили на подготовительные курсы - и собирались чуть ли не каждый день. Замахнулись аж на Stairway to Heaven. Я по утрам приходил к Месяцу, мы пили кофе и шли на репетицию. За месяц репетиций в спортзале накопилось порядочное количество пустых бутылок – и мы их торжественно замуровали за фанерную стенку, приложив туда письмо от группы «Консилиум» тем, кто когда-нибудь их найдёт. Думали: ну, мы сейчас на прощанье как дадим! Как мы всем покажем! » То есть для нас этот концерт был как самое главное вообще.
И… Пока после официальной части и речей все ушли на фуршет в столовую, кто-то там по нашей аппаратуре прошёлся. Наверняка не из злого умысла. Просто стоят барабаны, гитары стоят – интересно же ребятам. Мы пришли, а у нас работает только одна колонка и один усилитель. Чинили, мучались, сыграли три песни и аппаратура сдохла окончательно.
Друзья нас утешали словами и водкой в школьном туалете. И ещё осталась фотография – мы с Серёжей сидим у стены под плакатом «Farewell to school». Символично.
Мне папа тогда говорил: «Вот увидишь, кончится вся ваша дружба. Дружба, это союз людей, связанных общими целями и интересами. А вот раскидает вас после школы – тут ваша дружба и кончится». Я тогда на папу чуть с кулаками не полез – до того было противно такое слушать. А так примерно и вышло. Макаров, чертовски талантливый интеллигентный мальчик Макаров, единственный из нас действительно по призванию музыкант, по настоянию родителей поступил в Военный Университет. «Консилиум» проник и туда – у нас было несколько репетиций в ВУ, а на 9-е мая мы даже играли на концерте для офицеров и ветеранов песню «Солдат» Машины Времени. С большой иронией, надо сказать, играли. ( Я потом ещё несколько лет ходил к Макарову – лазал через забор, ночевал в общежитии курсантов, играл на басу с группой юр-факультета на всяких «отчётных смотрах самодеятельности». И довольно странно, должно быть, смотрелся на сцене среди курсантов – с отросшей щетиной, в клешах и вельветовых пиджаках.. )
А кончилось всё очень глупо. Месяцу родители подарили дорогущую иномарку, Макаров попросил проехаться «до поворота» и вписал её в ближайший столб.
Встретились они только через несколько лет. В школе был выпускной, а в день выпускного ведь и прошлые выпускники приходят. И я от собравшихся вдруг узнаю, что этот выпускной – последний, что школу через месяц снесут и поставят новое здание. Я позвонил и Месяцу, и Макарову, и ещё одному школьному другу, и они все приехали. В течение часа. Мы бродили по пустым коридорам верхних этажей, узнавали на всю жизнь знакомый запах этих коридоров и классов, и это было – как финальная точка, как завершение круга. Мы прощались. Теперь действительно построили новое современное здание, охрана на входе, спортзал в два раза больше. Я туда не заходил ни разу. Не хочу.