Previous
****
Ей тогда часто звонили. Кто – я понятия не имею, она не говорила, а я не спрашивал, считал это чем-то несовместимым с нашей любовью – выспрашивать, вроде бы невзначай, будничным тоном задавать вопросы и отсутствующим выражением лица искать фальшь в интонациях её вроде бы невинного будничного ответа – всё это мне казалось мне мелким и унизительным для нас обоих.Но вот чего я действительно не терпел – это когда она вообще не брала трубку.
А делала она так довольно часто. Когда никому из нас не надо было рано вставать на работу, мы лежали вместе, полусонные, ближе, чем близко в этом новом дне. Свет пробивался через занавески, за окнами уже давно шумели машины, и если выйти на балкон и глянуть вниз, то оказалось бы, что очень многие люди уже давно проснулись, оделись, вышли на улицу и включились в ритм большого города. Но все эти шум и спешка были там, за окном, а в нашей комнате была тишина и время почти не двигалось.
И вот в это утреннее безвременье, когда вчера уже прошло, а сегодня ещё не наступило, в эту невесомую тишину вдруг врезался телефонный звонок. Она с недовольной гримасой потягивалась на кровати, дотягивалась до телефона, смотрела на экран с номером и как бы сама себе под нос говорила: «Не хочу сейчас». А если телефон звонил где-то в другой комнате, она и вовсе могла полениться вылезать из постели, просто поудобнее перевернуться под одеялом, сонно и чуть капризно сказать: «Не хочу ни с кем разговаривать. Нас нет». Один раз она посмотрела на определившийся номер и со свойственной ей милой прямотой вздохнула: «Ну вот! Опять бывшие любовники звонят.»
А я страшно злился. Не из-за бывших любовников, я злился из-за другого. Я кипел, как чайник. Я говорил: «Ну послушай, а если ты сейчас очень кому-то нужна? Если что-то очень важное случилось, а ты трубку не берёшь? Ну так же нельзя вообще, понимаешь? Ладно, если где-нибудь землетрясение, наводнение, конец света – чёрт бы с ним, но если кому-то сейчас очень нужно с тобой поговорить? Если что-то действительно важное?» Тогда она смотрела на меня глазами, на которые невозможно сердиться, и мурчала, притягивая меня к себе: «Вот оно, моё самое важное….Рядом лежит…»
И мне, конечно, - что там скрывать – было очень приятно такое слышать. Приятно было быть для неё важнее всех остальных мужчин и телефонных звонков. Я вообще не мог на неё всерьёз сердиться, когда она на меня смотрела такими глазами. Когда она хотела, чтобы я оттаял, я почти не мог сопротивляться, ей достаточно было подойти ближе, взять меня за руки, посмотреть вот так особенно – и все мои недовольства и обиды сразу начинали казаться ненужными, совершенно не главными и не к месту. Как-то, помню, в такой момент она спросила меня: «Тебе что важнее: быть принципиальным или быть счастливым?»
И мы были счастливы – и тогда, когда спорили, а потом понимали, что спорить уже не хочется, а хочется пить друг друга, кусать, растворяться, терять сознание; и потом, когда бежали в душ, а оттуда пить кофе на кухню и курить на тот самый балкон, с которого так занятно наблюдать, как идут внизу, ничего не зная о нашем счастье, люди, которые уже давно проснулись.
Понятно, конечно – если я пишу об этом, значит, это кончилось. Мы расстались и не видим друг друга. Прошло время, и то, что было тогда с нами, успело отодвинуться, поблекнуть и кажется теперь таким же слегка нереальным, как и те машины и люди за окном.
Сегодня что-то вдруг вспомнилось, накатило, я набрал её номер.
Не берёт трубку.
Метки: текст
Музыка: Roger Taylor - People On Streets