По заявлению мера Москвы, к 2009 году
в городе будет снесена последняя хрущёвка.
(из новостей)
Знаете, бывает, когда на помойку выбрасывают старые ненужные грампластинки? Люди, которые их когда-то покупали и слушали, а потом хранили просто так – потому что выбросить жалко – уже умерли или состарились, и их дети освобождают шкафы от ненужного хлама, и при очередной генеральной уборке пластинки выносят в мусорку во дворе. А дети – маленькие дети, те, которые в этом дворе играют и готовы каждому найденному предмету найти своё новое назначение, с восторгом видят в этих пластинках прекрасные летающие тарелки. Выйдешь так утром во двор – люди спешат на работу, собачники с собаками гуляют, и весь двор – в осколках чёрных пластиковых кругов. Поднимешь пластинку – грязную, со сколотыми краями, прочтёшь на ней «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» , за номером 5 на первой стороне – композиция «Вчера» (вокально-инструментальный ансамбль, Леннон-Маккартни), вздохнёшь и отправишь пластинку в ещё один полёт над детской горкой и песочницей.
То есть лично я – вздохну. Потому что помню, потому что краем детства успел ещё застать это время, когда у людей на полках или подоконниках стояли пластинки – Алла Пугачёва, Машина Времени, различные ВИА – типичный одинаковый набор, какие-нибудь Песняры или Сябры. И люди чистили иголки проигрывателей, аккуратно хранили пластинки и было такое действо, прелесть которого современному человеку уже сложно осознать – не кнопку нажать, не кликнуть мышкой на файле, а медленно, аккуратно положить пластинку на вертушку и не менее плавно и медленно опустить на край пластинки головку с иглой.
Теперь, наверное, совсем понятно, о чём я хочу поговорить. Можно и не продолжать, в общем-то. Что я – старый пенсионер – ворчун, который только и ворчит о том, как раньше было лучше? Нет.
Но когда я вижу такую пластинку во дворе, вообще любой знак, ненужный теперь предмет из ненужного теперь времени (безвозвратно уходящего времени), мне становится жаль. Не до слёз, конечно, жаль, Но есть такая сентиментальная параллель, что всё вокруг – и собачники, и дети, и люди, спешащие на работу, и я – все мы бессмысленны и станем в своё время такими же бессмысленными, как эта пластинка, а ведь когда-то под эту пластинку жили, любили, целовались, выпивали, мечтали и т.д., но этим людям теперь не нужна эта музыка, и эти певцы и музыканты тоже уже глубокие старики или вообще уже умерли, а теперь она просто валяется здесь и её через пару часов заберёт мусорщик… Просто становится грустно и жалко вообще всё. И хочется разобраться – почему.
Это похоже на чувство, которое бывает на кладбище. К слову сказать, и на западе, и на востоке не принято фотографии мёртвых ставить на памятники. Только у нас. И иностранцы, которые приходят на русское кладбище, удивляются до шока. Как сказала мне моя знакомая иностранка, которая объездила весь свет, но такое увидела первый раз: « Они все мёртвые, но они все смотрят на меня, как будто они живые. Это страшно, но это…по-настоящему.»
Или когда дом предназначен под снос, когда людей только что выселили, а бомжи ещё не успели обжить дом и растаскать вещи – можно ходить по этажам и квартирам, в которых жили люди, столько разных людей, которые укрепляли свои двери замками, копили на мебель и обои, растили детей, а теперь все двери нараспашку и эти обои ещё висят на стенах, и на дверном косяке в комнате ребёнка видны заметки о его росте, и комната оклеена постерами каких-то звёзд, а людей уже нет, они уехали и никогда в эту квартиру не вернутся. Валяются старые письма, журналы «Работница» или «Огонёк» из прошлого уже века, и на двери туалета так и осталась наклейка с писающим мальчиком, а на ванной – с моющейся в тазике девочкой.
И иногда очень хочется уехать в это время. Ну, скажем сесть в трамвай, старый разболтанный трамвай и уехать в это время. Через мост. Сначала за окном всё как обычно, людей много, высотки с рекламами, а потом трамвай въезжает на мост, за окнами над рекой такой неопределённый белый туман, а потом выходишь на следующей остановке – а там…
Это было очень странное время. Я почти не застал его, не успел на него, оно уже уходило и растворялось, когда у меня только начиналась жизнь после детства.
Жизнь после детства началась примерно тогда же, когда умерла великая империя. Я, конечно, помню и какие-то талоны на сахар и муку, и унылых дядек в телевизоре, и популярное слово «перестройка». Но вся эта политическая история мне практически не интересна, меня куда больше волнуют сейчас приметы времени. Вот допустим, на стене моего подъезда синим фломастером, большими кривыми буквами красовалась надпись: «Лучше взять у негра в рот, чем послушать Депеш Мод». А подъездная дверь ещё не знала кодового замка, и на площадках между этажами регулярно было нассано, и зимой и летом. И это тоже, если хотите, примета времени. Зато каждый мог зайти к другу в гости просто так, без звонка. Это нормальным считалось – заходить без звонка. Идёшь по улице, а в доме живёт друг. Позвонить неоткуда – странно звучит, да? И ты заходишь в подъезд, проходишь мимо надписей этих весёлых, жмёшь кнопку звонка. Привет! Это я к тебе пришёл! Как в сказке – Винни-Пух в гости к Пятачку….
Как это сейчас, интересно, подростки решают вопросы первой любви? Я вот дрожащими пальцами набирал номер до пятой - шестой цифры, сбрасывал, ходил туда-сюда по квартире, набирался смелости, в голове прокручивал варианты первых фраз, опять набирал номер. Чужим каким-то, ватным голосом: «Здравствуйте! А ЕЁ можно? Гуляет? Ну, извините. Нет, ничего не надо передавать. Досвидания». Вокруг дома её кругами ходил. Волновался, конечно. Стоял у двери, ловил шорохи в квартире, не решался нажать кнопку звонка. Такие были симптомы первой подростковой любви, что я в её присутствии сильно робел, терял дар речи и даже двигался как-то неловко. А вот зайти в гости – это же было в порядке вещей. Меня мама её кормила и поила чаем, без всяких созвонов и домофонов. С папой водку пили. «А – это Саша зашёл. Ну и хорошо, ну и молодец. Дочка через полчасика обещала быть, а мы пока с тобой посидим». Если бы сейчас такая любовь – мы бы как-то всё по СМС решили, на расстоянии… Так, что ли?
Потом была уже другая девушка. А мобил ещё не было – только в фильмах про шпионов и бандитов мелькали гигантские нелепые трубки, как символы крутизны и престижа. Мы созванивались вечерами и говорили, говорили, говорили…Часами. Это было ценно. Она там, я здесь, голос друг друга слышать – ценно! Вы думаете, секс по телефону – глупости? Никакие это не глупости, когда не виделись несколько дней, и всё, что есть – это вечером её голос на другой стороне провода. Когда ждёшь этого разговора весь день, как ждут встречи. А сейчас простенько как-то всё – когда захотел, тогда и поговорил. «Ага. Давай. И я тебя чмок. Пока-пока. Полвосьмого у памятника».
Там же столько всего было понамешано в этом времени – мамочка моя! В детском журнале «Пионер» печатались статьи о жизни пионерских отрядов, каких-то юнкоров, сборах макулатуры, дружбе с кубинскими или болгарскими пионерами. Печаталась детская литература – хорошая, между прочим, литература. Фильмы, добрые старые фильмы, где девочки в коричневых платьях с белыми передниками и мальчики в синей школьной форме. Очень хорошие были книжки и фильмы. А в жизни, за экраном телевизора и за дверями квартиры была школьная урла, типы, которых ни по какому телевизору не показывали. «Эй, ты бля, уёбок, поди сюда!». Глаза – как бездонная выгребная яма. Липкий страх и липкий стыд за свою слабость. Были рассказы о землянках в лесу, где скрывались то ли беглые солдаты, то ли бандиты. Были мелкие братья – близнецы Петька и Вовка, вечно неумытые, в соплях, слегка умственно отсталые, и их младшая сестрёнка Анечка. Помню, однажды компанией человек в пять пошли в подъезд «анькин персик смотреть». Зашли к мусоропроводу между этажами, спустили с Анечки трусы и подняли платье. Не трогали, просто смотрели, а потом надели трусы обратно. Она стояла, как кукла.
А музыка? Все эти «Яблоки на снегу», «Девочка моя синеглазая», о «Ласковом Мае» уже не говоря. Это надо ж название такое придумать! По рукам ходили любовно оформленные аудиокассеты, с вложенными вырезками газетных фотографий кумиров. Музыку нельзя было просто кликнуть и закачать в интернете. Кассетами менялись, за ними специально ходили в гости, за какой-нибудь ужасного качества копией альбома группы «Кино» не лень было ехать на другой конец города. «Здравствуй, последний герой!» А в школе, опять таки, - видения князя Болконского на поле Аустерлица...
Да что тут говорить, тут ведь ещё можно много чего говорить.
О том, что тогда можно было ходить где угодно – по любым подворотням и дворам, а сейчас везде кодовые замки, решётки, охранники и камеры слежения.
О том, что тогда писали письма, заклеивали конверты, выводили старательно индекс – а теперь нажимаем кнопку «Отправить».
Тогда умели проявлять и печатать, при свете красного фонаря смотрели, как на фотобумаге волшебным образом проявляются лица друзей, а теперь просто втыкаем USB-шнур.
Тогда умели договариваться о встрече за несколько дней, опаздывать и бежать или наоборот, ждать и переживать – придёт - не придёт, а теперь можно просто послать смс.
Я застал это время. Я расту из него корнями. Мне даже кажется, где-то на плече обязательно должен стоять этот пятиугольничек – “ Сделано в СССР”. И когда я вижу эти выброшенные, ненужные пластинки со сколотыми краями – мне кажется, что это новое время выбрасывает ненужную ему частичку меня.
P.S. Ещё цитата: «Чрезмерное обладание – враг радости. Истинный праздник души – тот, который связан с преодолением трудностей и ожиданием». (Владислав Крапивин).
Теперь, наверное, совсем понятно, о чём я хочу поговорить. Можно и не продолжать, в общем-то. Что я – старый пенсионер – ворчун, который только и ворчит о том, как раньше было лучше? Нет.
Но когда я вижу такую пластинку во дворе, вообще любой знак, ненужный теперь предмет из ненужного теперь времени (безвозвратно уходящего времени), мне становится жаль. Не до слёз, конечно, жаль, Но есть такая сентиментальная параллель, что всё вокруг – и собачники, и дети, и люди, спешащие на работу, и я – все мы бессмысленны и станем в своё время такими же бессмысленными, как эта пластинка, а ведь когда-то под эту пластинку жили, любили, целовались, выпивали, мечтали и т.д., но этим людям теперь не нужна эта музыка, и эти певцы и музыканты тоже уже глубокие старики или вообще уже умерли, а теперь она просто валяется здесь и её через пару часов заберёт мусорщик… Просто становится грустно и жалко вообще всё. И хочется разобраться – почему.
Это похоже на чувство, которое бывает на кладбище. К слову сказать, и на западе, и на востоке не принято фотографии мёртвых ставить на памятники. Только у нас. И иностранцы, которые приходят на русское кладбище, удивляются до шока. Как сказала мне моя знакомая иностранка, которая объездила весь свет, но такое увидела первый раз: « Они все мёртвые, но они все смотрят на меня, как будто они живые. Это страшно, но это…по-настоящему.»
Или когда дом предназначен под снос, когда людей только что выселили, а бомжи ещё не успели обжить дом и растаскать вещи – можно ходить по этажам и квартирам, в которых жили люди, столько разных людей, которые укрепляли свои двери замками, копили на мебель и обои, растили детей, а теперь все двери нараспашку и эти обои ещё висят на стенах, и на дверном косяке в комнате ребёнка видны заметки о его росте, и комната оклеена постерами каких-то звёзд, а людей уже нет, они уехали и никогда в эту квартиру не вернутся. Валяются старые письма, журналы «Работница» или «Огонёк» из прошлого уже века, и на двери туалета так и осталась наклейка с писающим мальчиком, а на ванной – с моющейся в тазике девочкой.
И иногда очень хочется уехать в это время. Ну, скажем сесть в трамвай, старый разболтанный трамвай и уехать в это время. Через мост. Сначала за окном всё как обычно, людей много, высотки с рекламами, а потом трамвай въезжает на мост, за окнами над рекой такой неопределённый белый туман, а потом выходишь на следующей остановке – а там…
Это было очень странное время. Я почти не застал его, не успел на него, оно уже уходило и растворялось, когда у меня только начиналась жизнь после детства.
Жизнь после детства началась примерно тогда же, когда умерла великая империя. Я, конечно, помню и какие-то талоны на сахар и муку, и унылых дядек в телевизоре, и популярное слово «перестройка». Но вся эта политическая история мне практически не интересна, меня куда больше волнуют сейчас приметы времени. Вот допустим, на стене моего подъезда синим фломастером, большими кривыми буквами красовалась надпись: «Лучше взять у негра в рот, чем послушать Депеш Мод». А подъездная дверь ещё не знала кодового замка, и на площадках между этажами регулярно было нассано, и зимой и летом. И это тоже, если хотите, примета времени. Зато каждый мог зайти к другу в гости просто так, без звонка. Это нормальным считалось – заходить без звонка. Идёшь по улице, а в доме живёт друг. Позвонить неоткуда – странно звучит, да? И ты заходишь в подъезд, проходишь мимо надписей этих весёлых, жмёшь кнопку звонка. Привет! Это я к тебе пришёл! Как в сказке – Винни-Пух в гости к Пятачку….
Как это сейчас, интересно, подростки решают вопросы первой любви? Я вот дрожащими пальцами набирал номер до пятой - шестой цифры, сбрасывал, ходил туда-сюда по квартире, набирался смелости, в голове прокручивал варианты первых фраз, опять набирал номер. Чужим каким-то, ватным голосом: «Здравствуйте! А ЕЁ можно? Гуляет? Ну, извините. Нет, ничего не надо передавать. Досвидания». Вокруг дома её кругами ходил. Волновался, конечно. Стоял у двери, ловил шорохи в квартире, не решался нажать кнопку звонка. Такие были симптомы первой подростковой любви, что я в её присутствии сильно робел, терял дар речи и даже двигался как-то неловко. А вот зайти в гости – это же было в порядке вещей. Меня мама её кормила и поила чаем, без всяких созвонов и домофонов. С папой водку пили. «А – это Саша зашёл. Ну и хорошо, ну и молодец. Дочка через полчасика обещала быть, а мы пока с тобой посидим». Если бы сейчас такая любовь – мы бы как-то всё по СМС решили, на расстоянии… Так, что ли?
Потом была уже другая девушка. А мобил ещё не было – только в фильмах про шпионов и бандитов мелькали гигантские нелепые трубки, как символы крутизны и престижа. Мы созванивались вечерами и говорили, говорили, говорили…Часами. Это было ценно. Она там, я здесь, голос друг друга слышать – ценно! Вы думаете, секс по телефону – глупости? Никакие это не глупости, когда не виделись несколько дней, и всё, что есть – это вечером её голос на другой стороне провода. Когда ждёшь этого разговора весь день, как ждут встречи. А сейчас простенько как-то всё – когда захотел, тогда и поговорил. «Ага. Давай. И я тебя чмок. Пока-пока. Полвосьмого у памятника».
Там же столько всего было понамешано в этом времени – мамочка моя! В детском журнале «Пионер» печатались статьи о жизни пионерских отрядов, каких-то юнкоров, сборах макулатуры, дружбе с кубинскими или болгарскими пионерами. Печаталась детская литература – хорошая, между прочим, литература. Фильмы, добрые старые фильмы, где девочки в коричневых платьях с белыми передниками и мальчики в синей школьной форме. Очень хорошие были книжки и фильмы. А в жизни, за экраном телевизора и за дверями квартиры была школьная урла, типы, которых ни по какому телевизору не показывали. «Эй, ты бля, уёбок, поди сюда!». Глаза – как бездонная выгребная яма. Липкий страх и липкий стыд за свою слабость. Были рассказы о землянках в лесу, где скрывались то ли беглые солдаты, то ли бандиты. Были мелкие братья – близнецы Петька и Вовка, вечно неумытые, в соплях, слегка умственно отсталые, и их младшая сестрёнка Анечка. Помню, однажды компанией человек в пять пошли в подъезд «анькин персик смотреть». Зашли к мусоропроводу между этажами, спустили с Анечки трусы и подняли платье. Не трогали, просто смотрели, а потом надели трусы обратно. Она стояла, как кукла.
А музыка? Все эти «Яблоки на снегу», «Девочка моя синеглазая», о «Ласковом Мае» уже не говоря. Это надо ж название такое придумать! По рукам ходили любовно оформленные аудиокассеты, с вложенными вырезками газетных фотографий кумиров. Музыку нельзя было просто кликнуть и закачать в интернете. Кассетами менялись, за ними специально ходили в гости, за какой-нибудь ужасного качества копией альбома группы «Кино» не лень было ехать на другой конец города. «Здравствуй, последний герой!» А в школе, опять таки, - видения князя Болконского на поле Аустерлица...
Да что тут говорить, тут ведь ещё можно много чего говорить.
О том, что тогда можно было ходить где угодно – по любым подворотням и дворам, а сейчас везде кодовые замки, решётки, охранники и камеры слежения.
О том, что тогда писали письма, заклеивали конверты, выводили старательно индекс – а теперь нажимаем кнопку «Отправить».
Тогда умели проявлять и печатать, при свете красного фонаря смотрели, как на фотобумаге волшебным образом проявляются лица друзей, а теперь просто втыкаем USB-шнур.
Тогда умели договариваться о встрече за несколько дней, опаздывать и бежать или наоборот, ждать и переживать – придёт - не придёт, а теперь можно просто послать смс.
Я застал это время. Я расту из него корнями. Мне даже кажется, где-то на плече обязательно должен стоять этот пятиугольничек – “ Сделано в СССР”. И когда я вижу эти выброшенные, ненужные пластинки со сколотыми краями – мне кажется, что это новое время выбрасывает ненужную ему частичку меня.
P.S. Ещё цитата: «Чрезмерное обладание – враг радости. Истинный праздник души – тот, который связан с преодолением трудностей и ожиданием». (Владислав Крапивин).
Метки: текст
Музыка: Хроноп - Я на стуле сижу у окна