Дети уходят из города
к чертовой матери.
Дети уходят из города каждый март.
Бросив дома с компьютерами, кроватями,
в ранцы закинув Диккенсов и Дюма.
Будто всегда не хватало колючек и кочек им,
дети крадутся оврагами,
прут сквозь лес,
пишут родителям письма кошмарным почерком
на промокашках, вымазанных в земле.
Пишет Виталик:
«Ваши манипуляции,
ваши амбиции, акции напоказ
можете сунуть в...
я решил податься
в вольные пастухи.
Не вернусь. Пока».
Пишет Кристина:
«Сами учитесь пакостям,
сами играйте в свой сериальный мир.
Стану гадалкой, ведьмой, буду шептать костям
тайны чужие, травы в котле томить».
Пишет Вадим:
«Сами любуйтесь закатом
с мостиков города.
Я же уйду за борт.
Буду бродячим уличным музыкантом.
Нашел учителя флейты:
играет, как бог».
Взрослые
дорожат бетонными сотами,
бредят дедлайнами, спят, считают рубли.
Дети уходят из города.
В марте.
Сотнями.
Ни одного сбежавшего
не нашли.
И оказывается, что это тот самый человек, тот самый.
50
вот человека человек
несёт в кроватку из машины
и поясняет: умотался --
весь день был поезд и щенок;
но человека человек
бьёт металлическим, аршинным:
забудь про ребра, кости таза,
колени рук и локти ног;
но человека человек
находит, держит, ждёт карету,
сидит у койки -- слушать сердце,
поить, подушки поправлять;
но человека человек
на два часа берёт в аренду,
вздыхает: не хватает перца --
молчит, глаза отводит блядь;
но человека человек
в отчаяньи, в бессильном гневе --
полночи гладит по затылку
и шепчет: ты поплачь, пройдёт;
но человека человек,
всю жизнь и на земле, и в небе
любить и ждать клянётся пылко --
и забывает через год;
но человека человек
с размаху по спине портфелем,
а после вдруг целует звонко
и убегает, хохоча;
но человека человек
искал, выслеживал неделю,
сейчас у них борьба и гонка,
один погибнет через час;
но человека человек
послал к анчару властным взглядом,
но это в прошлом веке, вроде --
неясно, что тут обсуждать;
но человека человек
я понял, понял, всё, не надо,
здесь едем дальше, не заходим,
есть и другие города.