Евгений Медведев, иллюстрация к книге "Жуоавлёнок и молнии", 1982
Эта любовь была почти тайной. Затёртые корешки Крапивинских книг в детской библиотеке становились целыми порталами в другую реальность. Эти потёртые книги уже тогда казались реликтовыми – их обложки и иллюстрации принадлежали тому, советскому, уже прошедшему времени. В этих книгах подростки по умолчанию были пионерами, и у них были какие-то внешкольные отряды – детская парусная флотилия, клуб фехтования…
В моём Подмосковье никаких флотилий не было. Никакого фехтования, разве что секция карате (это в перестройку было модно). А в школе тогда случилась резонансная история – в так называемую «Ленинскую комнату» (где хранились все эти горны, знамёна и барабаны) проникли какие-то хулиганы, раскурочили там всё, что-то из техники спёрли, и кто-то насрал на столе. Куча дерьма среди горнов и флагов знаменовала конец эпохи, на экраны вышел «Терминатор-2», никаким барабанщикам и горнистам в новом мире не было места.
А Электроник, Петров и Васечкин, и даже трепетно любимая Алиса Селезнёва со всеми своими одноклассниками – все поехали на свалку истории; все оказались милыми картонными фэйками; разница между киношными школьниками и настоящими моими сверстниками была уж слишком заметна и велика.
Этот рассинхрон между окружающей реальностью и тем, что было явлено в детской литературе и детском кино, ощущался очень явно – может быть, это и стало главной причиной любви. Книжный крапивинский мир тоже был довольно глянцевым, фантастичным, но всё равно на порядок честнее любой другой детской литературы или фильмов о пионерах. Лишь у Крапивина встречались эти знакомые гады, которые зажимают тебя где-то в углу за школой, всячески подавляют тебя физически и словесно, а тебе очень страшно и очень противно от собственного страха. Там было очень точно передано чувство этой ватной беспомощности, этой растерянности книжного домашнего мальчика перед хамством и силой - но и смелость преодоления страха тоже была прописана. К тому же по ходу действия у героя находились друзья и тот самый детский клуб, свой флаг и кодекс чести, из-за которого в решающий момент он просто не может отступить и струсить. У героя был лучший друг, с которым можно было спиной к спине держаться против врагов – и тогда уже не так страшно.
И поэтому я всё-таки злился на любимого писателя – ведь фехтовального или морского клуба у меня не было, и даже с лучшими друзьями не всегда получалось достойно отвечать хулиганам. К тому же эти книжные хулиганы всё равно оставались чуть книжными, чуть не дотягивали до тех настоящих, которые поджидали за школой.
Но каждую книгу Крапивина я нёс из районной библиотеки, как сокровище; там открывался узнаваемый, но чуть лучший мир с несколько иным балансом добра и зла.
****
И другие темы Крапивина попадали в меня абсолютно точно. О множественности миров и возможности перехода между ними – всё так, всё так, иначе и быть не может, думал я. О том, что подросток в свои 11-13 действительно обладает почти что магическими способностями, что сила мальчишеского воображения запросто может влиять на события физического мира – именно так и ощущалось.
И хотя на деле я не помню никаких фактических чудес, никаких сдвигов границ между мирами, но ощущение истинной возможности волшебства было очень сильным. Вот вот, за поворотом, рядом, всё может случиться. И даже сейчас, у взрослого меня клавиатура не повернётся написать, что это чувство было ложным или глупой детской фантазией – нет, я ручаюсь, именно в 11-13 мальчишки вернее и тоньше чувствуют мир со всеми его возможностями.
Конечно, при желании можно найти у Крапивина всяческие недостатки. Самоповторы, и местами совсем уж наивная, даже нелепая (особенно при взрослом взгляде из нашего времени) романтика. И эти его вечные «трусики» - ну, вроде «Митька в одних трусиках сидел на краю скамейки» - блин, трусики – это только у девчонок, у пацанов – только трусы! И даже тогда, в детстве, при чтении диалогов регулярно думалось: «Что за ерунда, нормальные пацаны так не говорят!»
Может быть, отчасти и поэтому любить Крапивина было чем-то даже неудобным, постыдным. Но мне так много хотелось ему сказать – помню, я даже писал ему письмо в журнал «Пионер»; писал, писал, так и не решился отправить. И эту тайную любовь я как-то пронёс во взрослую жизнь, даже ни с кем особенно и не обсуждая. Лишь один мой новый друг в начале знакомства как-то вдруг спросил: «Саша, а как ты к Крапивину относишься?.. Ну да, видно, что в тебе этот «крапивинский мальчик» живёт».
Должна ли книга для подростков непременно быть идеальнее и фантастичнее, чем сама жизнь? Как воспринимают тексты Крапивина подростки нынешние? Не знаю. Ведь книги Стругацких не становятся хуже от того, что написаны в прошлом веке – я думаю, что и с Крапивиным тоже такая история.
Сейчас смотришь интернет – и оказывается, что ты не один такой Крапивина любил. Что уже несколько поколений на этих книгах выросло . Перечитываешь – и понимаешь, что на самом-то деле, многие его книги – они и для взрослых тоже. Что именно Крапивин, считавшийся «советским детским писателем» - на самом-то деле крутейший фантаст, гуманист и мыслитель, абсолютно уникальный, у него совершенно своё и исключительное место в нашей литературе.
Из архива отряда "Каравелла"
Фото - Татьяна Андреева/РГ 2018
Недавно Владиславу Петровичу исполнилось 80 и о нём вышло несколько хороших статей. Например, вот эта. https://itsmycity.ru/2018-10-12/pochemu-knigi-vladislava-krapivina--ne-takaya-uzh-i-detskaya-literatura?fbclid=IwAR2AiW1wmhfOLcoZout3HBoMvp8JFDrFbXQnuyI7lH6UY2lJCDezIAVAExc