Бывают, знаете ли, такие истории, которые годами не выходят из головы, потому что от них осталась какая-то неразрешённость.
Вот житейский анекдот: прихожу я знакомиться в одно арт-пространство, беседую там с опытным дядькой, в фотографии явно сведущим. У нас происходит знакомство с намёком на сотрудничество, я чуть волнуюсь, а он на меня смотрит этак изучающе, с высоты своего опыта. Рассказываю о себе и своих лекциях, говорю, что особенно интересуюсь историей русской фотографии, он понимающе кивает:
- Да, это очень важно, очень хорошо, что вы этим занимаетесь. Ведь вот, например (тут у него с языка слетает какая-то смешная, нелепая фамилия вроде «Таратайкин» или «Подковыркин») – он же был замечательный наш мастер, мирового уровня! Как вы считаете? А молодёжь ничего о нём не знает! Это же несправедливо!
Как честный человек, я должен был немедленно признаться, что эта фамилия мне ни о чём не говорит. Я обычно так и делаю. Но в той ситуации я признать своё неведение никак не мог – и поспешно кивнул: мол, конечно, несправедливо, что такого мастера теперь забыли… А про себя решил, что сразу загуглю этого Таратайкина, немедленно, как только останусь один. Затем мы проговорили ещё полчаса, даже обозначили какие-то возможные планы, я вышел на улицу – и понял, что напрочь забыл упомянутую смешную фамилию, этого условного Подковыркина. А вдруг этот дядька таким иезуитским образом меня проверял? Вдруг он на ходу придумал этого великого питерского фотографа?
С тех пор мне иногда снится великий Подковыркин – он слегка небрит и похмелен, у него большие пузатые очки, как у молодого Шевчука, и строгий взгляд сквозь эти пузыри. «Стыдно, батенька, стыдно не знать наших мастеров»! - говорит он, наводя на меня ещё один стеклянный пузырь, линзу гигантского объектива. Душа моя прячется в пятки.